Дознание в Риге - Страница 62

– Рецидивист, вот и спокойный, – возразил Кнаут.

– Нет, тут другое. Есть одна мысль. Однажды в Петербургском домзаке мне попался такой же безмятежный подследственный. Ничего, стервец, не боялся! И что оказалось?

– Что? – заинтригованно спросил пристав.

– А он купил в камере заговор от суда. И решил, что теперь ему все сойдет с рук.

– Заговор от суда? Впервые слышу.

– Это старая проделка опытных тюремных сидельцев. Они находят тех, кто верит в эту чушь. И продают им бумажку с набором ахинеи, – пояснил Алексей.

– Феонент Лакомкин не похож на дурака, – заметил рижанин.

– Не похож. Но даже у опытных воров в голове странная смесь из суеверий. Слышали, например, истории про отрубленные руки?

– Да. Воры иногда разрывают свежие могилы и берут у покойника кисть правой руки. Якобы благодаря этому кражи остаются безнаказанными.

– Вот-вот. Так же и с заговорами от суда. Верят!

– Как мы убедимся, что вы правы?

– Поехали в следственную тюрьму.

– Да она тут рядом. Угол Полицейско-Казарменной и Большой Кузнечной. Пешком дойдем. А Лакомкин пусть пока посидит в съезжей.

Два чиновника прибыли в корпус Рижской следственной тюрьмы. Как и все пенитенциарные заведения империи, она оказалась переполненной. Смотритель отвел гостей в камеру. Лыков вошел первым, он был уверен в своей догадке.

Двенадцать человек вскочили при появлении начальства.

– Где здесь место Вельзевула?

– У окошка, где же еще, – ответили сокамерники.

– А ну брысь все в коридор!

Надворный советник обыскал вещи подследственного и ничего в них не нашел. Кнаут стоял рядом и смотрел.

– Вот видите, – сказал он не без злорадства. – Тут другое.

– Обождите смеяться, Александр Иванович. Сейчас будет вам фокус.

Лыков вернул из коридора того арестанта, который был одет беднее других.

– Кто таков?

– Иван Лузгин, ваше высокоблагородие!

– За что сидишь?

– Оговорили злые люди.

– Бывает… Хочешь рубль заработать?

– А как, ваше высокоблагородие?

– Скажи, где Вельзевул прячет заговор от суда.

– Эта… Некрасиво так-то…

Надворный советник вынул желтую бумажку и показал ее арестанту.

– Ну? Никто и не узнает. А то сейчас вызову надзирателей, они за бесплатно найдут. И ты, дурак, останешься без целкового.

Лузгин протянул руку, сунул билет за пазуху и сказал:

– В трубе он.

– Вынь, а то пачкаться неохота.

Арестант послушно залез в вентиляционную трубу и достал оттуда бумажку:

– А вот.

Лыков развернул ее и прочитал вслух:

– Как будешь входить в первые двери, то скажи: «Помяни Господи царя Давида и кротость его». Как войдешь в комнату, где суд, толкнись о притолоку и скажи: «Фрол и Лавр, стены и лавы, говорите все за нами». Потом читай: «Иду я, раб Божий Феонент, на суд к рабу Божию (тут скажешь имя кто на тебя подал). Железным тыном заграждаюсь и синим морем заливаюсь. Когда тот раб Божий (имя) железный тын проломает и сине море поразбивает, тогда он меня достанет. Как под потолком матица онемела, так бы и раб Божий (имя) онемел бы перед рабом Божиим Феонентом».

– Что за чушь? – возмутился коллежский асессор. – Это же набор глупостей. Как можно в это верить?

– Ничего не чушь! – обиделся Лузгин. – Завсегда действует, кажинный арестант вам подтвердит. Были бы у меня деньги, купил бы и я такой. А тут оговорили, и сиди…

Сыщики вернулись в управление и вызвали Лакомкина. Тот вошел спокойный, даже чуть насмешливый.

– Ну, будешь признаваться или как? – спросил Алексей.

– Да в чем?

– Кто тебе на самом деле продал порт-папирос?

– Говорил уже вашей милости, да вы все не верите. Босяк какой-то в чайной. Глаза больные, слезятся. Имени не знаю.

– На заговор надеешься?

– Какой заговор? – побледнел арестант.

– А вот на этот, – сыщик вынул свой трофей. – Ты его, надеюсь, наизусть выучить не успел?

Лакомкин переменился в лице:

– Ваше высокоблагородие! Имейте же совесть!

– Что? Это ты мне про совесть? А если я тебя в муку изотру?

Вор сидел раздавленный. Заучить абракадабру он явно не успел и теперь мысленно рвал на себе волосы…

– Повторяю вопрос: кто продал тебе папиросник?

– Латыш один…

– Как зовут?

– Не знаю, ей-богу, не знаю.

– А как выглядел?

– Лет двадцати, белобрысый… Крепкий такой. Есть силенка у ребенка!

– Одет был в куртку на вате? – мгновенно сообразил Алексей.

– Точно. А вы откудова знаете?

– Давай подробнее. Все, что вспомнишь. Где встречались, какие есть особые приметы, речь, волосы, руки-ноги, все мне опиши. Может, он обмолвился, где живет? И не было ли с ним мальчишки-железнодорожника?

– Был, – ответил Лакомкин. – Черненький такой, лет семнадцати, не больше.

Лыков с Кнаутом переглянулись.

– Ну вот и пошло дело, – констатировал надворный советник. – Кутили на реке, в корчме?

– Все-то вам известно…

– Где именно?

– На Малом Фегезаксгольме.

– У Папе? – оживился коллежский асессор.

– Так точно.

– Известный притон, – сообщил тот питерцу. – Ну, Папе я разговорю. И вообще, Лакомкин, если ты поможешь нам поймать этих негодяев, то мы тебя отпустим. До следующего раза, правда, но отпустим. Однако сначала заслужи.

– Да я всей душой…

– Они ведь не ваши, не уголовные? – спросил Лыков, как о чем-то само собой разумеющемся.

– Угу. Политические.

Кнаут аж подпрыгнул:

– Кто-кто?

– Политические. Называют друг друга так смешно. Этот, белобрысый – товарищ Аксель. Черненький – товарищ Эмиль. А главный у них – товарищ Мартин, но его я никогда не видел.