Дознание в Риге - Страница 42

– Понятно, – сказал Лыков. Больше для того, чтобы дать собеседнику перевести дух.

– И вот городовой бляха номер триста три для них является главным полицейским начальником. Это царь и бог места. При этом Иванов имеет рост два метра… Сколько это будет по-вашему? Два аршина и примерно тринадцать вершков…

– Ого!

– …и чисто медвежью силу. Вот не вру, Алексей Николаевич! Дайте Андрею медведя, и он заборет бедное животное!

– Верю. Я встречал одного такого на Сахалине.

– Ну вот видите! И наш геркулес такой же. На Московском форштадте сила является главным достоинством. Слабый тут не выживет, он всеми презираем. Когда в воскресенье полиция в полном составе убегает с Большой Московской улицы, Иванов остается на своем посту и в одиночку вершит суд и расправу.

– Неужели громилы всех шести банд не трогают его?

– Тоже удивляюсь. Побить Андрея нельзя, он сам кого хочешь поколотит. А можно ведь ткнуть ножом или выстрелить. Но его щадят. Более того, даже по-своему любят и уж точно уважают. Был случай, когда помощник пристава второго участка пытался отправить пьяного в часть. Шел по улице, увидел безобразие и велел бедняге следовать за ним. Так тот отказался. Сам иди к черту, говорит. У нас тут Андрей командует, а у тебя и правов таких нет!

– Типаж понятен, – кивнул Лыков. – Есть подобные люди, и не только в Риге. В Москве на Хитровке стоит городовой Рудников. Один в один. Теперь я понимаю вас, Виктор Александрович. С Рудниковым я знаком. Он действительно знает все, что творится в его участке, а начальству не докладывает и половины. Поэтому и жив до сих пор.

– Вот-вот! И наш точно такой.

– Но остается вопрос: с какой стати Иванов что-то мне расскажет? Я ему не начальство, приехал и уехал.

– Отвечу. Посмотрел я сейчас, Алексей Николаевич, как вы десятипудовыми снарядами жонглируете. Впечатлен. Со стороны кажется, что и вдвое больше поднимете.

– Так и есть, Виктор Александрович. Но не рвать же мне пуп на уроках для городовых.

– Андрей Иванов – знаменитая в Риге личность. В прошлом году в цирке Саламонского выступал сам Фосс. Слышали о таком?

– Настоящий Фосс, немец? Эмиль?

– Да. А что, есть другие?

– Имеется один дуболом. Тоже называет себя Фоссом, но русак. Огромный, тупой и сильно выпивающий. Силы неимоверной, это правда. Но скандалист. Любит жрать и пить в ресторанах, а потом не платить. Если требуют денег, начинает бить посуду и ломать мебель. Когда же полиция составляет протокол и надо отвечать за свои поступки, вынимает из кармана справку, что психический больной.

– Нет, здешний Фосс приличный. И богатырь, каких свет не видел. Он вызывал на бой желающих из публики, за сто марок. Десяток храбрецов на лопатки уложил. Пока не вышел Андрей. И городовой победил! Вся Рига рукоплескала.

– Так. К чему вы мне это рассказываете? Предлагаете пересилить вашего геркулеса на спор?

– Именно!

Вильбоа даже вскочил.

– Иванова никто никогда не побеждал. Да это и невозможно. У вас, Алексей Николаевич, тоже не получится, без обид… Но сама попытка Иванову понравится. Глядишь, подобреет, размякнет. Мы любим тех, кто слабее нас.

– Ясно. Тут-то и надо задать ему правильный вопрос?

– Да. Вы верно меня поняли. И если Андрей захочет, он расскажет вам такое, что никто другой не сообщит. Попытайтесь, мой вам совет. Через три дня их участок придет к вам на занятия, вот удобный случай.

– Понял вас, Виктор Александрович. Спасибо.

Беседа с Вильбоа отняла много времени, но Лыков не жалел об этом. Хорошо поговорили. Пристав дал ему очень убедительную версию насчет Цвейберга. Если Язеп обокрал и его – а это в духе мошенника, – то все возможно. В том числе месть немецкого «ивана». Интересно, как оно звучит у германцев? «Ганс»? Или «фриц»? Лыков дважды был по службе в Берлине, в тамошнем Полицайпрезидиуме, а спросить не догадался.

Идея насчет могучего городового вызывала сомнения. Ну, поборет он парня. И что с того? Тайны серьезных банд просто так, на спор, не выдают. А общие сведения Алексей и без того узнает от Растегаева. Надо посмотреть на тринадцативершкового героя. Сыщику удавалось укрощать и не таких. А с Эмилем Фоссом, кстати, он тоже состязался в силе – в Петербурге, в школе Пытлясинского. И тоже победил. Но тут, в Риге, надо ли надрываться?

Закончив занятие, надворный советник направился на улицу Паулуччи. Там в доме номер два располагалось губернское жандармское управление. Титус в первые дни знакомства с Ригой рассказал Алексею про маркиза Паулуччи. Это был достойный человек. В 1812 году столицу Лифляндии осадили французские, а вернее, прусские войска корпуса Макдональда. Безвольный генерал-губернатор Эссен с перепугу приказал сжечь рижские предместья, чтобы враг не смог под их прикрытием подобраться к городу. Сначала спалили Задвинье, но этого показалось мало. В ночь с 11 на 12 июля Московский и Петербургский форштадты также были сожжены русскими войсками. Их жители лишились крова и всего имущества. Убытки превысили семнадцать миллионов рублей, десять тысяч погорельцев ночевали на улицах Риги и в окрестных лесах… А враг так и не пришел. Осада была демонстративной, и войска пруссаков не приблизились к городским стенам.

Всеобщая ненависть к трусливому Эссену охватила рижан. Тот и сам понял, что натворил, и изо всех сил старался загладить свою вину. Но не выдержал и покончил с собой, ровно через год после того, как отдал роковой приказ. К тому времени в раздраженный город вместо него уже был назначен маркиз Паулуччи. Храбрый военный и умелый администратор быстро завоевал уважение жителей и вернул престиж власти на нужную высоту. Паулуччи дал мощный толчок развитию Риги. Личный друг Александра Первого, маркиз смог добиться от него огромных беспроцентных кредитов на восстановление форштадтов. Когда воцарился Николай Первый, остзейские бароны очернили генерала в глазах нового государя. В 1830 году Паулуччи вышел в отставку и навсегда уехал из России. Перед его отъездом рижане очень просили маркиза разрешить им поставить памятник любимому администратору. Тот категорически запретил! И взял с отцов города слово, что такой памятник никогда не появится. Рижане перехитрили скромного и честного итальянца: они все же поставили в Малом Верманском саду монумент. На нем нет фамилии Паулуччи, лишь скромная табличка с надписью: «В память 23 октября 1812 года». Это тот самый день, когда маркиз прибыл в Ригу в качестве Лифляндского и Курляндского генерал-губернатора…